Вадим Крашенин

В последний раз своего сына Вадима Александр Крашенин видел накануне нового 2022 года. Парень подписал контракт и приехал к отцу в отпуск буквально на день. Александр обнял сына и ушёл на работу. На следующее утро Вадим уехал в часть. Отец спокойно отпустил его, надеясь на скорое свидание. Случиться ему было не суждено — в марте этого года Вадим Крашенин погиб в Украине.

Александр вместе с женой Анастасией сидят перед монитором в ипотечной однушке на окраине Москвы. Мужчине около сорока лет, он выглядит подавленным, потерянным. Десятого июня он похоронил своего единственного сына.

Хотя отец до сих пор не уверен, что мертвый человек в цинковом гробу, который привезли из Украины после обмена телами, действительно — Вадим. Александру так и не дали возможности точно установить, так ли это.

‍

Ничейный мальчишка  

‍

Со своей первой женой Еленой Александр познакомился в ранней юности, когда ещё жил в Воронежской области. Саша с Леной рано поженились — молодым было всего по 17 лет. Через пару лет родился Вадим. Ранний брак долго не продержался — Крашенины развелись, когда их смальчику было всего четыре года. Вадим остался с матерью. Но это не было проблемой, пока родители жили в одном селе, на хуторе Новая Сотня Ольховатского района Воронежской области.

В 2011-м году, когда Вадиму исполнилось девять, Александр подался на заработки в Москву. А Елена сразу после развода встретила мужчину, с которым завела новую семью. И уехала с ним за сто километров от Новой Сотни, в деревню Сагуны. Вадима увезла с собой.

‍
Через пару лет сын позвонил отцу с просьбой: забери меня от мамы.

— Жаловался, что там его обижают, — рассказывает Саша. — Точнее, не обижают, а не обращают внимания. У Лены родились ещё дети, стало не до Вадима.

Александр забрал Вадима у матери, но в Москву с собой не повёз. Объяснил тем, что тянула бытовая неустроенность. Он начинал своё дело — небольшой бизнес по натяжным потолкам. Жил по съемным квартирам, заводил скоротечные отношения. Тащить подростка с собой в такие условия не захотел. Поэтому Вадим остался в Новой Сотне, у бабушки, матери Александра.

— С мамой жил и мой младший брат, — объясняет Саша. — Я просил его присматривать за моим сыном. В итоге они здорово подружились.

По словам Саши, Вадиму в деревне у бабушки было хорошо. Он часто проводил с ней время до переезда. В Новой Сотне у мальчика оставались друзья детства, с которыми он дружил ещё до переезда в Сагуны, и с которыми проводил время на летних каникулах. Александр говорит, что часто звонил сыну и приезжал в деревню по мере возможности. Планировал забрать парня с собой в Москву, когда тот закончит девять классов.

‍

‍

К отцу

— Я понимаю, что строить семью с мужчиной, у которого сын-подросток, готова далеко не каждая девушка, —  говорит Анастасия Крашенина. Они с Александром поженились несколько лет назад. – Но, когда я узнала, что у Саши есть сын, который живёт не с родителями, я в шоке была. Я уверена, что дети должны жить с родителями: или с мамой, или с папой, если уж семья распалась. А не скитаться по родственникам.

После свадьбы Крашенины купили магазинчик «Тысяча мелочей» в Нахабине, поближе к дому. Саша продолжал заниматься потолками, ездил по заказам, Настя торговала в магазине. А Вадим поступил в частный юридический колледж в Москве. Учился юноша неохотно. Больше любил физическую работу — или помогал отцу на заказах, или вёл дела в магазине с мачехой.

‍

— Я старалась много и долго с ним разговаривать, — вспоминает Анастасия. — Так мы с ним выяснили, что Вадиму всё это время Сашин младший брат говорил, что мальчишка никому не нужен. Что его бросили и мать, и папка. Я старалась его разубеждать, старалась наладить контакт сына с отцом. Не знаю, получилось ли…

Настя вспоминает Вадима как доброго мальчишку, который всегда вступался за своих. С улыбкой рассказывает, как в Москве он отогнал от её неприметной машинки распоясавшегося водителя внедорожника. Тому понадобилось Настино парковочное место. А однажды помог Саше и Насте решить проблемы с мошенниками, на которых они по незнанию нарвались.

Но всё-таки холодность в отношениях между сыном и отцом сохранялась. Александр говорит, что сын по важным вопросам с ним почти никогда не советовался. Звонил или матери, или Сашиному младшему брату.

И мать, и дядя поддерживали в стремление Вадима стать военным. Мама говорила, что он должен быть настоящим защитником для своей семьи, для троих сводных братьев и сестёр. Дядя уверял, что воинская служба — почётна.

Когда Вадиму исполнилось 18 лет, он оформил в колледже академический отпуск и ушёл в армию. Александр такого будущего для сына не хотел.

— Мы думали, он станет юристом или преподавателем, — вздыхает отец.

‍

Вадим ушёл в армию в самом конце весеннего призыва в 2020-м году. Попал в часть №02511 138-й мотострелковой бригады, в селе Каменка Выборгского района Ленинградской области. Из-за пандемии ковида родных не пустили даже к нему на присягу. Парень оказался предоставлен самому себе. Через полгода службы Вадим Крашенин, ни с кем не советуясь, заключил контракт. Родных— и мать, и отца — он поставил перед фактом.

— Вадим никак своё решение нам не объяснил, — говорит Александр. — Но я сказал сыну: ты взрослый мужчина, ты вправе сам решать, что делать. Хотя и был разочарован. Если бы он со мной посоветовался, если бы только он со мной посоветовался…

‍

‍

Война

‍

По словам отца, за полгода до начала войны Вадима и его сослуживцев стали слишком часто отправлять на учения — в Курск, Астрахань, другие города. Сын звонил Александру, жаловался, что устал от этих бесконечных поездок.

В феврале Вадим звонил отцу уже из-под Белгорода. Сначала говорил, что после 23-го командование обещало отправить их в часть. 23 февраля позвонили сказал, что придётся заходить в Украину. Но отца успокаивал: «нас в горячие точки посылать не будут. Мы всё время будем в тылу».

— Они зашли, и Вадим сразу пропал со связи, — рассказывает отец. — В первый раз позвонил только дней через десять.

— Он стал каким-то другим, - вспоминает Анастасия. – Я бы поняла, если бы Вадик был напуганным, или злым — это было бы на него похоже. А он почему-то всё время был в состоянии эйфории. Хотя рассказывал страшные вещи: «Мы сидим в этой Малой Рогани. Нас обстреливают. Раненых не вывозят. Провизию и воду не подвозят». Накануне рядом с Вадимом взорвался фугас и ему взрывом выбило зубы. А он нам об этом даже не сказал! Мы потом от родственников узнали.

— Их там, наверное, подбадривали, — говорит Александр. — Психологически настраивали. Но он так изменился, что у меня появились мысли, что он там что-то принимал.

По словам отца, в Украину вместе с Вадимом зашло полторы тысячи человек. А в день, когда сын звонил в последний раз, Вадим сказал, что их там, на высоте между Малой Роганью и какой-то магистралью, которую они охраняли, осталось всего 47 человек.

‍

— Рассказывал: «сегодня прилетела мина в окоп. Девятерых ребят ранило, один убит». На помощь им никого не могли отправить, — вспоминает Александр.

В последний раз Вадим вышел на связь 23 марта. Звонил он не отцу, а друзьям в деревню, где жила бабушка. Последними его словами были: «У нас начинается обстрел, я перезвоню». Но так и не перезвонил.

‍

Поиски сына

‍

— Мы почти сразу начали его искать, — говорит Александр. — Через группы в соцсетях, через знакомых, через Минобороны. На горячей линии Минобороны отцу ответили: 23 марта Вадим попал в плен. Чуть позже его признали пропавшим без вести.

Четвертого апреля Александру Крашенину в личные сообщения во «Вконтакте» прислали фотографии. На одной — три военных билета, среди них — военник Вадима. На второй — тела военнослужащих. Лиц не видно. Человек, приславший фотографии, назвался украинским волонтёром.

— Эти фото были опубликованы в группе «Мертва Русь» в телеграме,— рассказывает Александр. — Поначалу мы были в шоке. Потом я долго смотрел эту группу: там публиковали фото документов и фото убитых российских солдат. Страшно, пипец! Но на всех фотографиях были видны лица погибших.  

У отца затеплилась надежда — раз лица сына на фотографии не было, может быть, он жив, просто в плену? Тем более, что и от Минобороны внятного ответа о том, что с Вадимом, так и не было. Он поехал вместе с бывшей женой Еленой в Белгородскую область, к границе. Там родителям Вадима сказали, что их сын числится пропавшим без вести с 29 апреля.

Александр искал сына еще полтора месяца. Поиски закончились в начале июня.

‍

160 на 160

‍

Четвертого июня стало известно, что Москва и Киев обменялись телами погибших военнослужащих по схеме «160 на 160». Восьмого июня к матери Вадима, Елене, пришли из местного военкомата, принесли похоронку, сказали, что среди этих ста шестидесяти было и тело их сына. Что сейчас все эти тела в морге Ростова-на-Дону. В похоронке значилось место гибели военного — село Весёлое. Елена тут же позвонила Саше.

— Я не был уверен, что это Вадим, — говорит Александр. —  Ведь столько было нестыковок в его деле – то он пропавший без вести, то погибший, то в плену, воевал он в Малой Рогани, а погиб в селе Весёлом. Я пытался выяснить всё, что мог: мы и в Минобороны звонили, и в военную прокуратуру в Воронеже, и в морг в Ростове. Нас только все пинали туда-сюда.

Потом из Ростова всё-таки позвонили, сказали: «Ладно, приезжайте на опознание». Мы уже собрались, снова звонок: «не приезжайте. Тело уже зашито в цинк и готово к отправке. Никто ради вас цинк вскрывать не будет». А мы хотели провести генетическую экспертизу, независимую, чтобы точно понять, он это или не он. Той экспертизе, которую делали в Ростове, мы не доверяли.

Вокруг родителей Вадима стал формироваться круговорот самых разных историй – кто-то рассказывал про чудом выживших при обстреле девяноста солдатах, которых считали погибшими. В другой истории военком принес матери похоронку, а у неё сын дома, живой. Кто-то рассказывал про кусок животного, обнаружившийся в цинковом гробу вместо погибшего военного. Верить в подобное было страшно, не верить – означало убить надежду на то, что сын всё-таки жив.

— Адвокат, которая занимается такими случаями, сразу сказала мне — требуйте независимую генетическую экспертизу, — рассказывает Анастасия.

Военные то подтверждали, что они готовы дать родителям провести исследования, то откатывали назад. Александр мотался по Воронежу из военной прокуратуры в военкомат и обратно, не отрывая телефон от уха. В военной прокуратуре посоветовали: откажитесь от тела для проведения дополнительной экспертизы.

— Военные пытались на меня давить, — вспоминает отец Вадима.—  Говорили, что экспертиза затянет дело, задержит положенные выплаты. Я отвечал — да чёрт с ними, с выплатами! Я не верю, что вы везёте мне моего сына. Я хочу в этом убедиться. Мой ответ им очень не понравился. Наверное, тогда они и приняли решение работать с матерью. Я позвонил своей бывшей жене, и прямо у неё спросил — уверена ли она, что убитый парень — это наш сын? Она ответила, что нет, не уверена. И обещала меня поддержать – то есть, она тоже должна была отказаться от тела для дополнительного освидетельствования. Тогда я позвонил военкому и сказал, что мы отказываемся от тела. С этого момента они перестали брать трубки.

‍

‍

Как оказалось, мать Вадима передумала. Отказываться от тела она не стала. И военные не повезли «цинк» с телом погибшего в Ольховатский район, где Вадим был прописан, где закончил школу и где жили все его друзья и родные по отцу. Вместо этого его тело отправили в Сагуны, где последние несколько лет жила его мать с новой семьёй.

— Я письменного отказа от тела не давал, — говорит Александр. — Мы с военкомом это по телефону обсуждали. Они не имели права его везти туда, где он никому не нужен. Видимо, на мать надавили, она не стала отказываться. Ни от тела, ни от денег.

Между Новой Сотней и Сагунами семьдесят километров. Оба села в Воронежской области. Только в Сагунах Вадима никто не знал.

Закрытый гроб с телом молодого мужчины стоял во дворе дома матери.

— Её муж не разрешил «такое в дом заносить», — вспоминает Анастасия.

Вадима Крашенина похоронили 10 июня — даже не в Сагунах, а в селе Гончаровка того же района, на деревенском кладбище, «где-то с краю». Попрощаться пришли местные — глава администрации и несколько жителей. Говорили «мы, конечно, его не знаем, но очень вам сочувствуем».

‍

Александру досталось от собственной родни — как ты посмел отказаться от тела сына? Его доводов даже слушать никто не стал.

— Я спрашивал у Лены — зачем мы Вадима будем хоронить в селе, где его даже никто не знает? — рассказывает Александр. — В Новой Сотне у него бабушка, брат мой, все его школьные друзья. А здесь кто к нему ходить будет? Она мне в ответ — «я буду». Ты к нему к живому не ездила, и будешь к мёртвому ходить?

По словам Анастасии Крашениной, всех родных выгнали с кладбища, перед тем, как закопать гроб. Попрощались, и будет.

— Может быть, они один гроб возят по деревням, просто родителям показывают, а в могилах пусто? — пожимает плечами Настя. — Через окошко в цинке ведь и не видно ничего — так мы и не знаем, Вадим там или не Вадим.

‍

Против

С момента похорон прошло уже больше двух месяцев. Александр смирился с тем, что сын погиб и больше не пытается добиться правды.

— Мы жили мирно, жили нормально, — говорит Александр. — Мы вообще не хотели никакой войны. Понятно, что у политиков там какие-то свои интересы. Но при чем здесь мирные жители? Политики не смогли на своем высоком уровне договориться, а страдают обычные люди. Сколько жизней из-за неё разбито, искалечено?

— Мы допускаем, что действительно сложилась такая ситуация, что по-другому её никак было не решить, — рассуждает Анастасия. — Всякое бывает. Но мы обычная семья, у которой на этой войне погиб ребёнок. Мы не можем судить о глобальном процессе. Но мы можем и хотим рассказать, что произошло с нами и как война повлияла на нас.

‍

Автор: Анна Мухина.

‍