Дмитрий Науменко

Светлане 62 года, она живет в небольшом селе в Волгоградской области. 26 февраля Светлана узнала, что ее сын, Дмитрий Науменко, попал в плен

‍

‍

— Когда вы разговаривали с Дмитрием последний раз?

‍

Я беседовала с ним еще до выступления [имеется в виду послание Путина]. Он 23 числа мне написал смс: «Мамочка, телефоны сдаем, идем на учения. Не знаю, сколько не буду на связи, не переживай». И больше мы с ним не говорили.

‍

— Когда вы узнали, что он в плену?

‍

Мне позвонили 26 февраля утром. Один мальчик, который с ним в плену, позвонил жене и сказал найти родственников Димы. Мы теперь с ней хорошо общаемся, перезваниваемся, мы делимся информацией, которую нарыли, мы тут подняли всех. 

‍

Вчера в инстаграме показали запись [интервью с пленными, которые берет Владимир Золкина]. Дима сначала поговорил с сестрой, мне они не решились телефон дать, я за эти полтора месяца столько пережила, что я и не смогу с ним поговорить, у меня будут одни слезы.

‍

— Вы обращались в военную часть? Что говорят представители Министерства Обороны?

‍

27 февраля они уже приехали ко мне, они объехали нас троих, нас тут три семьи из этой части. Приехали, побеседовали, поддержали. 

‍

А так я звоню, они меня уже по голосу узнают. Говорят, дело идет, переговоры прошли, кто поближе, тех уже освобождают. Там сначала срочников, наверное, освободят.

«Мы делаем все возможное, мы в курсе, мы пытаемся. Звоните. Ждите.»

А что я? Я и без них знаю, я жду, мне некуда деваться. Он у меня младший, мне сейчас 62 года, вот представляешь, в таком возрасте и вот твоя кровиночка там где-то.

‍

— Зачем Дмитрий пошел в армию?

‍

Он закончил энергетический колледж, после девятого, ну и сразу решили его оформлять по контракту, собрали все документы. У нас тут октябрьский военный городок, там летчики. Мы его туда хотели. 

А тут видать уже знали что такое дело будет, и всех кто по контракту, их всех сгребли и в Камышин [место службы Дмитрия – 33-й мотострелковый Берлинский Донской казачий полк] организовали новую дивизию.

‍

Там то уже свыше знали, наверное, что вот это будет. Если бы я знала, я бы сама пошла и порвала все эти бумажки, которые мы собирали с таким трудом.

‍

Я еще сразу сказала, сынок, не ходи, это не твое наверное. Попали мы вот так в эту Камышинскую дивизию. А так то он тут зарабатывал, кто строился – помогал, в городе [Волгограде] работал до армии, пока не ушел. Он понимал, что я одна, мне тяжело. 

‍

— Вам писали в личные сообщения в социальных сетях?

‍

Знаешь сколько гадостей писали? Надо было сразу закрыть соцсети. Мне потом дети сказали, что надо было скриншоты делать и в ФСБ отправлять. Товарищ из ФСБ звонил, беседовал, рассказывал как что будет.

‍

Столько несли грязи, столько всякой гадости. Я сначала читала, потом просто перестала. Смотрю, что пишут “не наши” и знаю, что там. Они всех родственников нашли, даже тех, которые фамилии сменили, кто в Мордовии, кто в Казахстане, они всех замучили, всех призывали нас вставать. Отстали уже, может устали. Им этого и надо было, нас доконать еще так.

‍

Но поддержки тоже много. Сегодня, когда видео вышло, мне все позвонили. Друзья, знакомые. А я одна, без мужа, дети сами по себе, поэтому все эти переписки и звонки очень поддерживают.

‍

— Что вы думаете о происходящем конфликте?

‍

Да что я думаю? Война это страшная вещь. Я всегда сочувствовала, это очень страшно, даже когда тебя не касается. Я в политику никогда не вникала, я ноль в политике. Но это страшно. Страшно.

‍

Везут вот эти, двухсотые, хоронят. У нас военный городок, хоронили парня молодого, подорвался. Дороги были усыпаны гвоздиками. Мы в магазин с сыном ехали, я гвоздики эти увидела и сказала, поехали назад. Не едь по этим гвоздикам, не могу. 

‍

Но у нас, бог нас милует, в нашем селе пока все ребятки живы и здоровы, молимся, просим бога, чтобы только все вернулись. Все друзья Димы тоже воюют там. Скорей бы кончилось, сил нет никаких, здоровья никакого.

‍

Хоть сегодня увидала Диму живым. У нас папы уже пять лет как нету, а он еще был в Крыму, ему [Диме] снился без конца отец, он просил сестру чтобы она ходила на кладбище к отцу. Он такой у меня ребенок. Он [во время интервью] у нее просил, ходи почаще туда, до папки, на кладбище.

‍

Не знаю, как переживу. Я обязана пережить.

‍

‍

‍

‍

Автор: Павел Меркулов